Что ж, всегда наступает кульминация событий, а потом и развязка, собственно говоря, следует за ней. Все оговорено с самого начала и теперь не подлежит каким-либо ошибкам, все уже кончилось и успело начаться по пять раз, если не больше. Если сравнивать с Вонголой страну, то там однозначно произошла анархия и власть была свергнута подчистую, но нет. Не только это случилось. Вся семья уничтожена, за редким исключением, которое сейчас находилось здесь в тишине и темноте, скрытый от глаз мира и вынашивающий свои планы, ведь теперь его, свободного, никто не сдерживает. Нет ни Вонголы, ни Вендиче, только упоминания в истории и это дает этакую толику иронии иллюзионисту, дает ему шикарный шанс на исполнение своих планов, нужно только начать. Нужно только найти пешки, новые и не такие слабые, бесполезные, ведь те, что были – сломались. Плохие игрушки, плохие фигуры, не выдержавшие краха системы. Это до жути смешно, но он не смеется – ожидает, но неизвестно чего именно. Ухмылка на губах, почти елейно мягкая и оттого не менее снисходительно ехидная. Она есть всегда и, в то же время, её нет. Не видно из-за кромешной темноты. Ничего не видно кроме блестящих гетерохромных глаз, суженных в едком полуприщуре, почти предвкушающе. Сегодняшняя ночь будет занятной и опять лишь предположения, если задать вопрос: «почему?». Сколько уже прошло с тех самых пор, когда кончилась битва с хранителями Вендиче и Шахматоголовым? Кажется, год или около того, а он все продолжает сидеть в этом пустынном месте, ожидая гостя, который, несомненно, придет, вот уж что точно может чувствовать бывший заключенный Вендиче. На стенах пляшут тени разводами, из-за идущего на улице ливня, а отдельные капли и вовсе попадают внутрь помещения сквозь разбитое окно. Время не щадит ничего, но кому это важно, скажите на милость? Быть загнанным в угол? Нет, такого ощущения нет, только вальяжно-напряженное ожидание перемен, которые сулит близкое будущее, теперь уже неясное. Неизвестность не пугает, она заставляет предвкушать, строить планы, действовать. Ждать. Вонгола уничтожена, барьеры рухнули, и эта мысль не дает покоя, доставляя какое-то садистское удовольствие, настолько яркое, что хочется закрыть глаза от наслаждения. Проблем больше нет, почти нет, не считая последний бастион из семьи Бьякурана Джессо. Единственный достойный соперник за всю жизнь и за все существование бывшего Тумана Вонголы, хоть он им себя и не считал. Никогда. Казалось бы, что скоро все это закончится и можно будет начать действия, но мир непредсказуем, почти. Только не для Рокудо Мукуро, сидящего здесь на своем излюбленном и потрепанном временем зеленом диване. Что за безвкусица? Привычка, не более. Разноцветные глаза смеются. Едко.
Неприятное ощущение и прохладный ветер, гуляющий по помещению без особого труда пробиваясь в каждую щель и отзываясь скулежом деревянного настила пола. Он не думает о погибших пешках, не думает о Хром, которую даже жаль, но мысли сами возвращаются к той наивной девчонке, павшей в последнюю очередь, когда та пыталась защитить босса. Наивная девчонка. По-другому и не скажешь, но это и заслуживает уважения, ведь она стала по-настоящему сильной, она стала достойным бойцом, который сможет жить самостоятельно, без поддержки от кого-либо, но все же от зависимостей она так и не смогла полностью избавиться. Надо отметить, что это невозможно. Слишком уж зависимости переплетаются с личностью человека, а иллюзионисты должны понимать это как никто другие, ведь привязанность – своего рода иллюзия, самообман. Бытность иллюзиониста не для каждого, и только для избранного. Мукуро смешно, и он тихо смеётся в привычной для себя манере, временами переходя на обычный смех, что вообще странное явление. Он не сошел с ума, он даже не пьян. Пожалуй, это - то состояние безграничного удовлетворения в понимании Тумана, в понимании этого странного, во всех смыслах, человека. А в коридоре проскальзывает тень, которую насмехающиеся глаза сразу ловят в свой «фокус». Ухмылка все шире, голова сама в иронии склоняется набок.
- Ой-я, ну надо же, кто пришел, - тихий, но четкий, голос с толикой иронии и массой снисходительного сарказма.